Нора Адамян - Девушка из министерства [Повести, рассказы]
Дома Федотова допрашивала жена:
— Ну как у него там? Подушки-то хоть есть? Белье на нем чистое?
Федотов отвечал угрюмо:
— Есть подушки.
Варвара сердилась.
— Слова от тебя не добьешься. Расскажи толком — что вы там делали?
— Что, что… Ну, говорили, чай пили.
— Эх, у тебя спрашивать! Ты даже того не увидел, что из своего стакана чай этот пил. Ольга-то сюда прибегала. И стаканы ей дай, и заварку займи. Как хочешь, а я Аннушке писать буду.
— Пиши, пиши. Он тебе спасибо скажет.
— Может и скажет. Не чужая она ему. Двадцать лет жили. А делить ей с Ольгой нечего. Теперь ему жена — земля.
Федотов отмахнулся.
На другой день он пошел в механическо-ремонтные мастерские. Ему повезло. Уваров сидел в своем закутке. Вокруг него было полно людей, но легче переждать, чем бегать за главным механиком по всей территории.
Николай Павлович приветственно приложил руку к седеющей голове и спросил:
— Ко мне?
— Ты кончай, кончай.
Федотову неловко было передать просьбу Ногайцева на людях. И когда механик всех отпустил, он тоже не сразу изложил свое дело.
— Вот, понимаешь, пошли мы проведать Иван Семеныча…
Уваров, слушал, положив кулаки на стол. Григорий не мог передать тоскливое волнение Ногайцева. У него не было в запасе таких слов. Он только повторял:
— Непременно велел прийти. Наказывал не медлить. Совсем плох.
Уваров сдвинул брови, стал искать что-то на столе, посмотрел на часы.
— Значит, передам, что зайдешь, так?
Николай Павлович встал.
— Зря не обещай.
Федотов изумился:
— Ты что?
— Я к Ногайцеву не пойду.
— Это как же не пойдешь? Помирает он, Николай Павлович. Перед кончиной тебя желает видеть.
— А я не желаю. Все.
Уваров сосредоточенно и угрюмо смотрел в сторону.
— Николай Павлыч, ты, может, не понял…
— Разговору об этом больше не будет, — сухо отрезал Уваров.
Анна Ногайцева никому не сообщила о своем приезде. С маленьким чемоданом в руках шла она по улице поселка к своему дому. Варвара как посмотрела в окно, так и ахнула. В чем была выскочила на улицу, обхватила Анну руками, заплакала. Так они стояли обе, покачиваясь, превозмогая волнение. Анна Захаровна первая отстранилась и спросила, глядя в сторону:
— Живой?
— Живой еще. Не сегодня-завтра. Врачи надежды не дают. Ты-то как, Аннушка? И не изменилась совсем…
— Она там?
Варвара вытерла слезы.
— Не больно она там сидит. Бегает, поди, где-нибудь. То в клуб, то еще куда. С утра поставит ему стакан молока: «Я, Ванечка, в сберкассу пойду, ты уж без меня не помри». И закрутила хвост. Все под чистую продала, размотала.
— Ладно, — оборвала Анна, — пойду я.
Она подошла к крыльцу дома, открыла калитку. Все было как восемь лет назад. Разболтанная щеколда, сучок в деревянной перекладине. Отсюда вынесли гробик с ее покойным сыном. Здесь она прощалась с мужем, уходившим на войну, здесь встретила его после победы. А в последний раз, уезжая в гости к сестре, у этой калитки давала Ивану наставления, как жить месяц без нее. И не знала, что в догонку ей полетит письмо:
«Сознаю, что я перед тобой подлец. Прости, не вини, если можешь… Я тебя глубоко уважаю и ценю как человека и товарища, но любовь между нами кончилась и никогда не вернется».
Она думала доживать с ним жизнь тихо, строго, по-стариковски. А ему в сорок пять лет еще нужна была любовь.
У двери Анна помедлила. Вдруг ослабли ноги. Она постучала, никто не отозвался. Тогда ей показалось обидным стоять у порога и стучать в двери своего дома. Она рванула створку.
Громко и гулко отозвались ее шаги в пустой кухне. Анна поставила чемодан на холодную печку, сняла пальто, размотала платок с головы, провела ладонями по седоватым, затянутым в тугой пучок волосам.
До сих пор, в поезде, в машине, Анна крепилась и старалась не думать о том, как она встретится с Иваном. Долгие годы она не позволяла себе думать о муже. Только иногда, в бессонные ночи, на ум приходили горькие и тяжелые слова, которые ей хотелось бы сказать ему. Но никогда ничего не написала она Ивану. Первое время он посылал деньги. Анна брала. Ей надо было освоиться в новой жизни. Потом устроилась на работу, отослала очередной перевод обратно. Она и думала о нем, как о двух людях. Первый — Ванюша, верный друг ее молодости. Он всегда был немного у нее в подчинении, всегда тянулся за ней, всегда она у него была на первом месте.
А потом незаметно, понемногу он переменился. Похоронили мальчика. Появились у обоих седые волосы. Анна горевала тяжко и долго. А ему все некогда. У него лесхоз на руках. Он в командировку в краевой центр, он в Москву на совещание. У него жизнь заново открылась…
Анна постояла, решительно вышла в коридор и отворила дверь в комнату.
Ногайцев лежал на спине, согнув ноги. Из-за поднятых колен не было видно его лица.
— Птица, ты что, вернулась? — спросил он, и Анна испугалась его натужно-хриплого голоса.
Неслышно ступая, она быстро подошла к кровати, жадно глядя на мужа. От его измученного лица, от глаз, видящих и невидящих, все перевернулось в ее сердце. Ушли и обида и гнев. Единственный родной, дорогой человек лежал перед ней.
Анна опустилась на край кровати.
Иван Семенович уже плохо видел. Его глаза точно возвращались издалека. Он пристально рассматривал жену.
— Смотри-ка, Анюта, — тихо сказал он.
Не отвечая, она кивнула головой.
— Анюта, — еще раз назвал он ее именем далеких молодых лет. Потом спросил: — Прощаться приехала? Хоронить меня?
— Будет тебе, по делам приехала. За справками. Пенсию хлопочу.
— Похоже и на правду, — Иван закрыл глаза, — только врать ты и тогда не умела.
Она отпустила его руку. Иван Семенович точно проснулся.
— Ты не уходи. Скоро Ольга придет. Это ничего. От нее вреда нет. Люди плетут, будто она за мной не смотрит. Брехня это. Она уколы умеет делать.
На крыльце застучало, затарахтело. Вбежала Ольга.
— Ой, вы уже здесь! А мне сказали, что вы приехали, я на автостанцию кинулась — да оттуда бегом, бегом.
Анна привстала. Она не смотрела на Ольгу. Отчужденно сказала:
— Я еще дорогу не забыла.
Ольга ответила с обезоруживающей простотой:
— Я боялась, что вы у кого другого остановитесь. А зачем же? Места много.
— Птица, — позвал Иван Семенович, — человек с дороги.
— А ты молчи, молчи, Ванечка. Лежи себе. Мы сейчас все сами.
Только когда они сидели в кухне за чаем, Анна Захаровна разглядела Ольгу. Совсем еще молодая. Легкие, светлые кудерьки, глаза голубые, на выкате, нос круглый, стан прямой, точно сбитый.
Вот она, Ванина любовь.
Женщины в поселке лесхоза судачили о том, что живут у Ногайцева две жены, спят на одной кровати, одним одеялом укрываются. Где это видано?
Допытывались у Ольги:
— Ну, как вы там ладите?
Ольга охотно отвечала:
— Ой, Анна Захаровна такая культурная женщина! Ванечка очень доволен, что она приехала. Ему даже легче стало.
Бабы посмеивались:
— Тебе тоже, поди, полегче?
— Конечно! — соглашалась Ольга.
А по существу для нее ничего не изменилось. На другое утро после приезда Анны Захаровны Ольга предложила:
— Я сбегаю в магазин, возьму мяса, а вы сготовьте.
Анна спросила:
— Иван что ест?
— Ванечке ничего, кроме молока, нельзя. Кашку жидкую и то не принимает.
— Ну и мне ничего не надо. Я смолоду от кастрюль бегала, а сейчас и вовсе разучилась. Чаю попью — и ладно.
Она подолгу сидела у кровати мужа и, надев очки, ровным голосом читала ему газеты. Больной никогда не прерывал чтения, лежал с полузакрытыми глазами, и было непонятно — слушает он или нет.
Когда, тяжело всхрапывая, Иван забывался, Анна вставала и бродила по пустому дому. Из окон была видна улица и горные склоны, покрытые лесом.
В поселке многое изменилось. Виднелись многоэтажные белые корпуса. Маленький домик отделения связи, где Анна проработала почти двадцать лет, исчез с лица земли… Над одним из высоких домов блестели золоченые буквы «Почта, телеграф».
Это был новый поселок, которого Анна не знала. Но ей и не хотелось посмотреть, каким он стал. Пройдешь по улице, встретишь знакомых, начнутся расспросы. А что отвечать? Здешние люди связаны с ее отошедшей жизнью, а она хоронила эту жизнь восемь лет.
Был здесь только один человек, который сам должен бы прийти.
Больше, чем дружба, больше, чем родство, связывало их троих — Анну, Ивана, Николая. Они были первыми комсомольцами поселка, первыми работниками лесхоза. Вся молодость прошла рядом, одни мысли, одни желания.
— А Уваров не проведывает Ивана?
— Это какой, механик? — переспросила Ольга. — Грубый он человек!
И по ее словам Анна поняла, что эта старая дружба разорвалась.
